"Так неуважительно, как в Казани, к творческим людям не относятся нигде"

13 октября 2006 года

Его высоко ценил Дмитрий Шостакович, о чем свидетельствует книга "Кирилл Кондрашин рассказывает". Автор, выдающийся дирижер, вспоминает, как он пытался объяснить композитору неудачу его сына Максима Шостаковича на II Всесоюзном конкурсе дирижеров в 1966 году, а Дмитрий Дмитриевич сказал: "Я с вами не согласен, только Мансуров сильнее Максима. Из всех тех, кто там участвовал, он гораздо сильнее". Первую премию на том конкурсе завоевал Юрий Темирканов, Мансуров - третью.

Его знают и ценят во всем мире: в свои 78 лет он один из самых востребованных дирижеров. Мы встретились с Фуатом Шакировичем после его триумфальных гастролей в Бомбее (кстати, в Индии у маэстро впервые в жизни был слуга), чтобы поговорить о книге его воспоминаний. Но беседа не ограничилась лишь этой темой, а началась и вовсе печально - с признания Мансурова, что в Казани делают все возможное, чтобы дирижер оставил симфонический оркестр Татарстана.


"В таких условиях работать невозможно"


Что меня неприятно поразило, директор татарской филармонии объявил в этот раз об открытии сезона симфонического оркестра Татарстана с приглашенным дирижером Федором Глущенко, не поставив меня в известность. Во времена Натана Рахлина ни один дирижер не приглашался без согласия главного дирижера оркестра! Непонятно и то, что мои выступления теперь не рекламируются, их пытаются сорвать - так было, например, с концертом, где солировал пианист Тигран Алиханов. Директор филармонии очень экономный человек. Зная его любовь к аншлагам, я предложил пригласить на тот же самый концерт и Тамару Синявскую, она бы точно собрала полный зал! Но мне невежливо отказали. В таких условиях работать невозможно. Кстати, сегодня симфонический оркестр Татарстана - самый низкооплачиваемый в России. Более того: нам по штату полагается 120 музыкантов, у нас же их гораздо меньше - за счет музыкантов в филармонии числятся бухгалтерия, шоферы... У нас нет помещения для репетиций... Собираюсь пойти к президенту Шаймиеву и сказать ему, что оркестру нужно изменить статус, пусть он будет не филармонический, а президентский. Шаймиев мне уже помогал: по моей просьбе выделил в прошлом сезоне два автобуса для филармонии. Идею о президентском статусе мне подал Фикрят Табеев. Именно Табеев, будучи первым секретарем Татарского обкома КПСС, пригласил меня в свое время в Казань, на мою историческую родину.


"Без работы я не останусь"


Я прихожу к грустному выводу, что так неуважительно, как в Казани, к творческим людям не относятся нигде. Как травили в свое время Сайдашева! До сих пор перед глазами рецензия в одной из татарских газет, где его музыку называли чувашской кашей. А гениальный Рахлин? Мягкий был очень человек, и чуть ли не каждый день музыканты доводили его до слез. Нияз Даутов, выдающийся оперный певец, плакал у меня на груди: "Зачем я сюда приехал? Везде пользовался почетом и уважением, а тут...". А Жиганов? В чем только его не обвиняли - говорили, что он отправил Яруллина на фронт, а сам тут остался... Жиганов говорил мне: "Ничего, я детдомовский, выдержу!". И выдержал все, кроме настоящего триумфа: в 1988 году мы играли в Уфе его оперу "Муса Джалиль". Что творилось в зале - передать невозможно. "Такого успеха в моей жизни еще не было! Теперь я могу умереть", - сказал мне Жиганов. И умер через два часа...

Меня недавно стали обвинять в том, что я не исполняю на концертах музыку татарских композиторов. Это вопиющая несправедливость! Единственный раз отказал Алмазу Монасыпову включить в программу ответственного концерта его произведение, и началось... Если я здесь неудобен, я могу уехать, терять мне нечего - в Казани у меня даже своей квартиры нет. Без работы не останусь - у меня масса приглашений! И никто, уж поверьте, не будет меня заставлять играть музыку Монасыпова...


"На сцену я впервые вышел в четыре года"


У меня была абсолютно неграмотная семья: папа - дворник, мама - карманщица на швейной фабрике: пришивала карманы. Потом она начала работать в костюмерном цехе Алма-Атинского музыкально-драматического театра, и я стал дневать-ночевать в театре. Мне четыре года было, когда впервые вышел на оперную сцену в роли сына Чио-Чио-Сан. Примерно в это же время в наш двор приехала семья комиссованного военного, бывшего царского офицера Николая Расторгуева. Его жена, Татьяна Николаевна, знала английский, французский, немецкий, играла на рояле. Помню, она всегда ходила в черных чулках - у нее были потрясающей красоты ноги... А еще у нее был граммофон, она часто ставила пластинки - Шаляпин, Собинов... Меня магнитом в этот дом тянуло: я сидел у окна в зарослях жасмина и слушал волшебную музыку. Однажды даже заснул там, меня долго искали и еле-еле нашли только ночью... С Татьяной Николаевной я подружился, а когда она овдовела, то просила отца моего, чтобы отдал он меня ей на воспитание. Но папа отказал ей, конечно же. Татьяна Николаевна обучила меня французскому языку - в шесть лет я уже свободно изъяснялся на французском. А когда мне исполнилось пять лет, отвела меня в музыкальную школу. Моим первым музыкальным педагогом был очень-очень строгий учитель - виолончелист Отто Оттович Узинг... А папа продолжал считать, что музыка - это развлечение, а не профессия. И из уважения к нему я поступил сначала на физико-математический факультет Алма-Атинского университета, только потом - в консерваторию...


"Написал уже двенадцать глав"


Не знаю, войдут ли в мою книгу воспоминания о детстве. Или о моей семье. Семья у меня была большая - жена, сын, дочь. Тяжело говорить об этом: жена и дети попали в автомобильную катастрофу - выжила только дочка... Мы теперь вместе в Москве живем - я, дочка и внуки. Дача у нас есть, я сам ее построил - три этажа, 58 окон, сплошной свет!.. А еще у меня растет дочка в Казани, Анечка, 14 лет ей уже...

Для книги я написал уже двенадцать глав, в каждой - забавная история, свидетелем или участником которой я был. Хотите, расскажу вам про Любовь Казарновскую? В 1981 году я встретил ее на вокальном конкурсе имени Глинки, где ей несправедливо дали вторую премию. Председателем жюри была Ирина Архипова, а незадолго до конкурса Казарновская ушла из ее класса - перешла к другому педагогу. Для Архиповой это был нож в сердце - разумеется, первую премию при таком раскладе Любе не дали. Я был возмущен, и на презентации лауреатов выступил с репликой: "От жюри зависит не только судьба вокалистов, но и авторитет конкурса. Уже ни для кого не секрет, что есть конкурсы, где имена лауреатов известны заранее!". Архипова удивилась: "Разве такие конкурсы бывают?". Что далеко ходить, ответил я, вот хотя бы у нас в Большом театре. И порадовал публику одной закулисной историей. Проходило там как-то конкурсное прослушивание - по обычной схеме: сегодня один член комиссии поддерживает протеже другого члена комиссии, завтра - наоборот и так далее. И вот - сидят в Бетховенском зале дирижер Александр Мелик-Пашаев, его заместитель - полусонный Михаил Жуков и профессора консерватории. Выступает "нужный" певец, но очень слабенький, все в шоке. Тут одна профессорша говорит: "Голос небольшой, но мягкий, теплый...". Это была ловкая, ни к чему не обязывающая формулировка, и все стали ее повторять: да-да, голос мягкий, теплый, очень теплый, мягкий... "Как говно!" - подытожил тут проснувшийся Жуков. Все сразу закудахтали, смутились, Мелик-Пашаев говорит: "Михаил Николаевич, не могли бы вы выражаться энгармоничнее?". Жуков отвечает: "Могу, конечно, но голос все равно - говно!"... А потом я еще и стихи свои прочел: "Среди букетов конкурс был устроен - казалось, каждый похвалы достоин, сама весна на конкурсе цвела, но вот объявлено, что лучше всех - метла! И той метле, как этого ни жаль, на конкурсе вручается медаль. И век бы не видать метле медали, да вот в жюри три швабры заседали!..". Публика была в восторге...


"Я умею заставлять"


Симфонический оркестр Татарстана я возглавил в конце восьмидесятых. Без ложной скромности замечу, я вывел этот оркестр в число лучших коллективов России. Причина успеха? Во-первых, у меня были великие учителя - в Московской консерватории учился у Исидора Зака, в аспирантуре - у Лео Гинзбурга. Прошел семинар у профессора Парижской консерватории Игоря Маркевича. Помню, Маркевич мне сказал: "Заклинаю, делайте вашу работу наизусть!". И с тех пор это мое правило - учу и оперную, и симфоническую нотную партитуру наизусть. Дирижера-профессионала от дилетанта отличает способность точно воспроизвести авторский текст - этого требуют все композиторы... Во-вторых, я разработал метод адаптации музыкантов к оркестру и даже написал на эту тему диссертацию, которая пользуется сейчас успехом не только среди моих учеников в России, но и в Цюрихе. А в-третьих, я умею заставлять играть хорошо. Кстати, знаете ли вы, что нет ничего ужаснее многословного дирижера? В нашей работе главное - объясняться емко и суметь показать, чего именно ты от музыкантов хочешь. Так как я владею всеми инструментами и досконально готовлюсь к репетициям - перелопачиваю горы литературы, проблем ни с объяснениями, ни с показами у меня не бывает.

В прошлом сезоне я вывозил симфонический оркестр Татарстана в Европу - мы выступали, и очень успешно, в Германии, Испании, Голландии... Но нашлись в коллективе мерзавцы, которые на пьяную голову устроили импресарио скандал. Теперь солидные концертные агентства Европы отказываются работать с татарским симфоническим оркестром. Мне ужасно обидно! Теперь оркестр сотрудничает с дирижером из Южной Кореи Но Тай Чолом. Но Тай Чолу отказали в шести периферийных филармониях России, не говоря уже о столичных, а директор татарской филармонии пошел на его условия. Но Тай Чол вывозит в Корею 37 человек - это разве симфонический оркестр? Это халтура! Я вывозил не меньше семидесяти, мне дорого мое имя. Правда, Но Тай Чол и не скрывает, что он плохой дирижер... Отправив на гастроли в Корею 37 человек, директор филармонии обескровил и оставшийся коллектив. И наверняка терпит убытки: для моих концертов приходится музыкантов приглашать со стороны, а это недешево...

Айсылу КАДЫРОВА, "Вечерняя Казань"